Ведь политика – лишь искусство возможного, и сейчас надо превратить Госдуму в место для конструктивных дискуссий и принятия «несырых» законов. И еще мне кажется, что российскому народу удалось за последние недели поставить существующую власть на место. Посмотрим, надолго ли.
Пока власть так и не поняла главного: не надо поучать народ. История учит – народ все равно мудрее власти, и око его не дремлет. Президент, говоря в своем Послании о процессе демократизации, смешал все в одну кучу – и разумные и неразумные предложения общественности. А про организацию «чистого» голосования не сказал ничего.
Я считаю, что надо ужесточить уголовную ответственность, особенно для Председателей ИК всех уровней, за нарушения, связанные с голосованием, особенно за участие и соучастие в фальсификациях. Я бы предложил накануне дня голосования собирать членов избирательных комиссий в Прокуратуре для приведения их к присяге о соблюдении ЗАКОНА! И пусть подпишут бумагу!
Еще бы я ввел «Инспекторов по голосованию». Пусть юристы – адвокаты, нотариусы, другие «независимые» юристы – в день голосования курсируют от участка к участку по своему усмотрению, по сигналам наблюдателей или УИК. Потом по жребию присутствуют на одном из участков при гашении неиспользованных бюллетеней, подсчете голосов, и получают две копии протокола с результатами подсчета погашенных бюллетеней, голосов за каждого кандидата и о количестве бюллетеней, выданных УИК (одну копию протокола для сдачи в ТИК, другую для себя «на всякий случай»). Для определения итогов голосования другие данные не нужны. Именно эта копия при спорах должна быть признана судами единственно верной. Вторую часть протокола, где указана прочая «бухгалтерия», УИК может заполнить и без участия наблюдателей и инспекторов. И если у них там что-то не сойдется, это уже их дело. Вы скажите, что юристы не захотят. Но у нас же есть добровольно-обязательные присяжные заседатели! Пусть вновь избранная Дума в срочном порядке примет соответствующий закон. А еще, неплохо было бы собрать в одном месте предложения неравнодушных людей о том, как провести в России «чистые» выборы.
Пару лет тому назад я сделал переводы нескольких рассказов Франца Кафки. Плакат с митинга натолкнул меня на мысль, опубликовать один из шедевров этого мастера прозы. Надеюсь, что новый перевод рассказа «Шакалы и арабы» будет хорошим новогодним подарком всем посетителям портала Калининград.Ru. С наступающим Новым «чистым» Годом!
Франц Кафка
ШАКАЛЫ И АРАБЫ (1917)
Перевод с немецкого Владимира Рыжкова ©
Мы остановились на ночлег в оазисе. Мои попутчики спали. Высокий араб в белой одежде прошел мимо меня. Он уже задал корм верблюдам, налил им воды и теперь шёл спать.
Я рухнул спиной на охапку травы. Я хотел спать, но не смог уснуть из-за жалобного воя шакалов вдалеке. Я снова сел и расправил плечи. И то, что недавно было ещё так далеко, вдруг оказалось рядом. Вокруг меня кишели шакалы. Их глаза то разгорались приглушённым золотистым светом, то угасали. Стая из поджарых тел бежала, проворно и слаженно извиваясь, она словно уклонялась от ударов кнута.
Вдруг один из шакалов очутился у меня за спиной и попытался пропихнуть свою мордочку мне подмышку, он прижимался, будто хотел согреться теплом моего тела, потом он вышел вперёд, повернулся и заговорил, лишь немного отводя глаза в сторону:
– Я самый старый шакал на всем свете. Я счастлив приветствовать тебя, пока ты ещё здесь. Я почти оставил надежду, ведь мы дожидаемся тебя так долго. Моя мать ждала и ее мать и все их матери, вплоть до матери всех шакалов. Это правда, поверь мне!
– Странно, – сказал я и забыл поджечь заранее приготовленный костер, чтобы его дымом отпугнуть шакалов, – странно слышать все это, очень странно. Я ведь с далёкого севера и оказался здесь по воле случая, да и пробуду тут недолго. Чего же вы хотите, шакалы?
Вдохновившись, как им показалось, чересчур приветливым ответом, они еще теснее сжали круг. Было хорошо слышно, как часто они дышали.
– Мы знаем, – начал старший шакал, – ты прибыл издалека, лишь ты – наша надежда, человек с севера. Там у вас еще остался разум, а вот у арабов его уже не сыскать. Пойми, из их холодного высокомерия не высечь ни искры разума. Они убивают животных и поедают их, а от падали их воротит.
– Тише, тише, – сказал я, – не разбуди арабов: они же рядом.
– Сразу видно, что ты чужак, – сказал шакал, – иначе б ты знал, что ни один шакал никогда не боялся арабов. Нам их ещё и бояться надо? Разве мало нам горя, что нам суждено жить бок о бок с этим народцем?
– Допустим, так оно и есть, – сказал я, – Я не могу судить о том, в чём совсем не разбираюсь. Я могу лишь предположить, что это очень старая распря, и она переходит из поколения в поколение – вероятно, как началась она кровью, так и поставить в ней точку можно будет только кровью.
– Какой ты умный, – проговорил старший. Все шакалы задышали ещё быстрее, будто запыхавшись от быстрого бега, хотя они даже не сошли с места. Их раскрытые пасти источали зловонный запах, который я смог стерпеть, лишь крепко стиснув зубы.
– Ты очень умный и словно уже слышал о нашем древнем учении. Согласно ему, мы лишим арабов крови, тогда и распре конец.
– Ты что?! – выпалил я невольно, – Они станут защищать себя, они перестреляют вас всех из ружей, стая за стаей.
– Ты нас не так понял, – сказал он, – Ты рассуждаешь, как представитель рода человеческого. Даже вы, люди с далёкого севера, не можете придумать что-нибудь путное. Не нам же их убивать! Столько воды и Нил не несёт, чтобы нам потом отмыться дочиста от прикосновения к ним. Ведь мы, лишь завидев еще живых арабов, убегаем в пустыню, там и воздух свежее, вот отчего пустыня – наш дом.
И все шакалы первой стаи, и те, что пришли меж тем издалека, легли, опустили меж ног головы и прикрыли их лапами. Казалось, этим они хотели скрыть своё ужасное отвращение к арабам; мне стало жутко и нестерпимо захотелось, высоко подскочить и выпрыгнуть из их круга.
– Так чего же вы собираетесь сделать? – спросил я и хотел встать, но у меня ничего не получилось: двое молодых шакалов прокусили мою одежду сзади и не давали мне подняться.
– Они поддерживают твой подол в знак почтения, – серьезным тоном пояснил старый шакал.
– Отпустите меня! – закричал я, обращаясь то к старому, то к молодым шакалам.
– Разумеется, отпустят, – сказал старший, – если ты настаиваешь. Но не сразу, ведь они, соблюдая обычай, очень сильно сомкнули челюсти, и теперь тебе придется подождать, пока их зубы постепенно не разожмутся сами собой. А ты пока выслушай нашу просьбу.
– Да мне, после вашей выходки, и дела нет до ваших просьб, – ответил я.
– Не накажи нас за нашу неуклюжесть, – проговорил он, и я впервые услышал в его голосе жалостливые нотки, присущие всем шакалам от рождения.
– Мы – нищие твари, и у нас только челюсти остались. Для всего, что б мы ни делали, для хорошего ли, для плохого ли, ничего-то у нас кроме них и не осталось.
– Короче, чего ты хочешь? – спросил я, ещё не совсем остыв от случившегося.
– Господин, – возопил он; и все шакалы стали подвывать: их вой стал похож на песню.
– Господин, ты рожден для того, чтобы прекратить распрю, наполняющую мир враждой. Наши старики говорили именно о тебе, о человеке, который сможет ее прекратить. Нам нужен покой, который не нарушит ни один араб; нам нужен воздух, которым легко дышится; нам нужен чистый горизонт, и пусть на нем впредь не покажется ни один араб; мы не хотим больше слышать, как под его ножом вопит баран; пусть все звери умирают своей смертью, а мы придем и безмятежно выпьем их плоть, а потом вычистим их кости добела и дочиста; мы хотим чистоты, нам ничего не надо кроме чистоты.
И вдруг все шакалы заголосили и залились слезами:
– Как ты, и только ты всё еще это терпишь, ты, о, благородное сердце, ты, о, сладенькое нутро? Их белая одежда – грязь, их черная одежда – грязь. Борода их вызывает омерзение; а при виде их глаз наш желудок выворачивает наизнанку; а если они поднимут руку, то у них подмышкой разверзаются адовы врата. Так вот почему, о, наш господин, так вот почему, о, наш дражайший господин, своими всесильными руками, своими всесильными руками перережь им глотки вот этими ножницами!
И повинуясь кивку вожака, ко мне подошел шакал, у которого на клыке висели небольшие портняжные ножницы, сплошь покрытые застарелой ржавчиной.
– Ну вот, дошли и до ножниц, с меня хватит! – крикнул главный араб нашего каравана. Он подкрался с подветренной стороны и неожиданно щёлкнул своим огромным кнутом.
Все шакалы стремглав разбежались в разные стороны, остановились поодаль и прижались друг к другу. Множество оцепеневших животных словно образовали живую цепь, похожую на плетень, усыпанный мерцанием блуждающих огоньков.
– Вот и ты, господин, посмотрел и послушал эту комедию, – сказал араб и засмеялся так весело, сколь позволяла сдержанность, присущая его народу.
– Так ты знаешь, чего хотят эти животные? – спросил я.
– Конечно же, господин, – ответил он, – Ведь мы все об этом знаем. Уж сколько лет роду арабов, а эти ножницы кочуют по нашей пустыне и будут сопровождать нас до конца наших дней. Их подсовывают каждому европейцу для совершения великого деяния. Шакалам кажется, что европеец справится с этой миссией лучше других. Пустую надежду питают эти животные. Шуты, придворные шуты! Мы их и любим за это – они ведь для нас собачки, и они гораздо лучше ваших. Ты сейчас сам всё увидишь. Ночью околел верблюд, и я велел, чтобы его сюда притащили.
Подошли четверо носильщиков и бросили тяжёлую тушу недалеко от нас. Едва она коснулась земли, шакалы заголосили. Казалось, каждого из них по отдельности, словно верёвка, тянула неодолимая сила, они подходили ближе, как слепые, натыкаясь друг на друга, и цепляя брюхом землю. Они уже забыли об арабах, забыли ненависть, а вид мертвого тела и быстро разносившийся по округе смрад, приворожили их, заставили забыть обо всём на свете. А один из них уже повис на шее верблюда, с размаху вонзив свои клыки в артерию. Каждая мышца его тельца напряглась и дергалась, как у маленького захлёбывающегося насоса, который, во что бы то ни стало и без единого шанса на успех, хочет потушить гигантский пожар. Меж тем уже все шакалы, занятые общим делом, лежали горой на туше.
И тут резвый кнут караванщика широким зигзагом просвистел поверх шакальих голов. Они, уже одурманенные кровью, оторопели, устремили взор вверх и увидели, что перед ними стоят арабы. А потом кнут прошелся по их мордам. Шакалы отпрыгнули и ненамного отбежали назад. Но кровь верблюда уже растеклась лужами, от неё все ещё шёл пар, а туша уже была разодрана во многих местах. Они не смогли устоять и вернулись. Караванщик снова поднял кнут, но я остановил его руку.
– Ты прав, – сказал он, – не будем мешать им, пусть делают то, что умеют делать хорошо. Да и нам пора в путь. Теперь ты увидел, какие они. Правда, забавные зверушки? И до чего же они нас ненавидят!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции Калининград.Ru
